Неточные совпадения
Тень листвы подобралась ближе к стволам, а Грэй все еще сидел в той же малоудобной позе. Все спало на девушке: спали темные волосы, спало платье и складки платья; даже трава поблизости ее тела, казалось, задремала в
силу сочувствия. Когда впечатление стало полным, Грэй вошел в его
теплую подмывающую волну и уплыл с ней. Давно уже Летика кричал: «Капитан, где вы?» — но капитан не слышал его.
В один из тех
теплых, но грустных дней, когда осеннее солнце, прощаясь с обедневшей землей, как бы хочет напомнить о летней, животворящей
силе своей, дети играли в саду. Клим был более оживлен, чем всегда, а Борис настроен добродушней. Весело бесились Лидия и Люба, старшая Сомова собирала букет из ярких листьев клена и рябины. Поймав какого-то запоздалого жука и подавая его двумя пальцами Борису, Клим сказал...
Казалось, что вся
сила людей, тяготея к желтой,
теплой полосе света, хочет втиснуться в двери собора, откуда, едва слышен, тоже плывет подавленный гул.
Даже красота ее, кажется, потеряла свою
силу над ним: его влекла к ней какая-то другая
сила. Он чувствовал, что связан с ней не
теплыми и многообещающими надеждами, не трепетом нерв, а какою-то враждебною, разжигающею мозг болью, какими-то посторонними, даже противоречащими любви связями.
Только у берегов Дании повеяло на нас
теплом, и мы ожили. Холера исчезла со всеми признаками, ревматизм мой унялся, и я стал выходить на улицу — так я прозвал палубу. Но бури не покидали нас: таков обычай на Балтийском море осенью. Пройдет день-два — тихо, как будто ветер собирается с
силами, и грянет потом так, что бедное судно стонет, как живое существо.
Есть отрадные мгновения — утром, например когда, вставши рано, отворишь окно и впустишь прохладу в комнату; но ненадолго оживит она: едва сдунет только дремоту, возбудит в организме игру
сил и расположит к деятельности, как вслед за ней из того же окна дохнет на вас
теплый пар раскаленной атмосферы.
Нехлюдову вспомнилось всё это и больше всего счастливое чувство сознания своего здоровья,
силы и беззаботности. Легкие, напруживая полушубок, дышат морозным воздухом, на лицо сыплется с задетых дугой веток снег, телу
тепло, лицу свежо, и на душе ни забот, ни упреков, ни страхов, ни желаний. Как было хорошо! А теперь? Боже мой, как всё это было мучительно и трудно!..
При виде улыбавшейся Хины у Марьи Степановны точно что оборвалось в груди. По блудливому выражению глаз своей гостьи она сразу угадала, что их разорение уже известно целому городу, и Хиония Алексеевна залетела в их дом, как первая ворона, почуявшая еще
теплую падаль. Вся кровь бросилась в голову гордой старухи, и она готова была разрыдаться, но вовремя успела собраться с
силами и протянуть гостье руку с своей обыкновенной гордой улыбкой.
Тут теплота проникает всю грудь: это уж не одно биение сердца, которое возбуждается фантазиею, нет, вся грудь чувствует чрезвычайную свежесть и легкость; это похоже на то, как будто изменяется атмосфера, которою дышит человек, будто воздух стал гораздо чище и богаче кислородом, это ощущение вроде того, какое доставляется
теплым солнечным днем, это похоже на то, что чувствуешь, греясь на солнце, но разница огромная в том, что свежесть и теплота развиваются в самых нервах, прямо воспринимаются ими, без всякого ослабления своей ласкающей
силы посредствующими элементами».
Вообще сестрицы сделались чем-то вроде живых мумий; забытые, брошенные в тесную конуру, лишенные притока свежего воздуха, они даже перестали сознавать свою беспомощность и в безмолвном отупении жили, как в гробу, в своем обязательном убежище. Но и за это жалкое убежище они цеплялись всею
силою своих костенеющих рук. В нем, по крайней мере, было
тепло… Что, ежели рассердится сестрица Анна Павловна и скажет: мне и без вас есть кого поить-кормить! куда они тогда денутся?
Я не смел думать, что это подействовала моя молитва, но какое-то
теплое чувство охватило меня однажды в тихий вечерний час на пустой улице с такою
силой, что я на некоторое время совершенно забылся в молитве.
Только там, при легком шуме бегущей реки, посреди цветущих и зеленеющих деревьев и кустов,
теплом и благовонием дышащей ночи, имеют полный смысл и обаятельную
силу соловьиные песни… но они болезненно действуют на душу, когда слышишь их на улице, в пыли и шуме экипажей, или в душной комнате, в говоре людских речей.
Впрочем, может быть, это охота невольная и он летит по ветру вследствие устройства своих небольших крыльев, слабости
сил и полета, который всегда наводил на меня сомнение: как может эта птичка, так тяжело, неловко и плохо летающая, переноситься через огромное пространство и даже через море, чтобы провесть зиму в
теплом климате?
Никакому сомнению не подвержен отлет их на зиму в
теплые страны юга. Много читали и слышали мы от самовидцев, как перепелки бесчисленными станицами переправляются через Черное море и нередко гибнут в нем, выбившись из
сил от противного ветра. Теперь предстоит вопрос: когда и где собираются они в такие огромные стаи? Очевидно, что у них должны быть где-нибудь сборные места, хотя во всех губерниях средней полосы России, по всем моим осведомлениям, никто не замечал ни прилета, ни отлета, ни пролета перепелок.
Первые трое суток мы ехали на телеге, что было довольно беспокойно; теперь сели на сани, и я очень счастлив. Не знаю, как будет далее, а говорят — худа дорога, сделалось очень
тепло. Заметь, в какое время нас отправили, но слава богу, что разделались с Шлиссельбургом, где истинная тюрьма. Впрочем, благодаря вашим попечениям и Плуталову я имел бездну пред другими выгод; собственным опытом убедился, что в человеческой душе на всякие случаи есть
силы, которые только надо уметь сыскать.
Особенно скандал известного рода есть
сила у женщин, и притом у самых лучших, у самых
теплых женщин.
Она томилась, рвалась, выплакала все глаза, отстояла колени, молясь
теплой заступнице мира холодного, просила ее спасти его и дать ей
силы совладать с страданием вечной разлуки и через два месяца стала навещать старую знакомую своей матери, инокиню Серафиму, через полгода совсем переселилась к ней, а еще через полгода, несмотря ни на просьбы и заклинания семейства, ни на угрозы брата похитить ее из монастыря
силою, сделалась сестрою Агниею.
Петр, видимо, выбился из
сил, не зная, как и куда направлять лошадей; те, в свою очередь, были все в пене; но в воздухе было превосходно: солнце сильно пекло, повсюду пахнуло каким-то
теплом и весной.
Эти мысли казались ей чужими, точно их кто-то извне насильно втыкал в нее. Они ее жгли, ожоги их больно кололи мозг, хлестали по сердцу, как огненные нити. И, возбуждая боль, обижали женщину, отгоняя ее прочь от самой себя, от Павла и всего, что уже срослось с ее сердцем. Она чувствовала, что ее настойчиво сжимает враждебная
сила, давит ей на плечи и грудь, унижает ее, погружая в мертвый страх; на висках у нее сильно забились жилы, и корням волос стало
тепло.
Теплая тень ласково окружала женщину, грея сердце чувством любви к неведомым людям, и они складывались в ее воображении все — в одного огромного человека, полного неисчерпаемой мужественной
силы.
Музыка стала приятна матери. Слушая, она чувствовала, что
теплые волны бьются ей в грудь, вливаются в сердце, оно бьется ровнее и, как зерна в земле, обильно увлажненной, глубоко вспаханной, в нем быстро, бодро растут волны дум, легко и красиво цветут слова, разбуженные
силою звуков.
Он вышел из дому.
Теплый весенний воздух с нежной лаской гладил его щеки. Земля, недавно обсохшая после дождя, подавалась под ногами с приятной упругостью. Из-за заборов густо и низко свешивались на улицу белые шапки черемухи и лиловые — сирени. Что-то вдруг с необыкновенной
силой расширилось в груди Ромашова, как будто бы он собирался летать. Оглянувшись кругом и видя, что на улице никого нет, он вынул из кармана Шурочкино письмо, перечитал его и крепко прижался губами к ее подписи.
Прародитель, лежа в проказе на гноище, у ворот города, который видел его могущество, богатство и
силу, наверное, не страдал так сильно, как страдал Имярек, прикованный недугом к покойному креслу, перед письменным столом, в
теплом кабинете. Другие времена, другие нравы, другие песни.
Кроме того, что в
тепле, среди яркого солнца, когда слышишь и ощущаешь всей душою, всем существом своим воскресающую вокруг себя с необъятной
силой природу, еще тяжеле становится запертая тюрьма, конвой и чужая воля; кроме того, в это весеннее время по Сибири и по всей России с первым жаворонком начинается бродяжество: бегут божьи люди из острогов и спасаются в лесах.
В душе, как в земле, покрытой снегом, глубоко лежат семена недодуманных мыслей и чувств, не успевших расцвесть. Сквозь толщу ленивого равнодушия и печального недоверия к
силам своим в тайные глубины души незаметно проникают новые зёрна впечатлений бытия, скопляются там, тяготят сердце и чаще всего умирают вместе с человеком, не дождавшись света и
тепла, необходимого для роста жизни и вне и внутри души.
Об антихристе она говорила не часто, но всегда безбоязненно и пренебрежительно; имя божие звучало в устах её грозно; произнося его, она понижала голос, закатывала глаза и крестилась. Сначала Матвей боялся бога,
силы невидимой, вездесущей и всезнающей, но постепенно и незаметно привык не думать о боге, как не думал летом о
тепле, а зимою о снеге и холоде.
Наступила ранняя и в то же время роскошная весна; взломала и пронесла свои льды и разлила свои воды, верст на семь в ширину, река Белая! Весь разлив виден был как на ладонке, из окон домика Голубиной Слободки; расцвел плодовитый сад у Багровых, и запах черемух и яблонь напоил воздух благовонием; сад сделался гостиной хозяев, и благодатное
тепло еще более укрепило
силы Софьи Николавны.
Даже холод, достигавший по ночам значительной
силы, не имел уже прежней всесокрушающей власти: земля сама давала ему отпор накопившимся за день
теплом, и солнечные лучи смывали последние следы этой борьбы.
Сидя с утра до вечера за станом в
теплой избе, он, естественным образом, должен был крепко облениться; мало-мальски тяжелая работа не по нутру ему, да и не по
силам.
— Засыплет, такая
сила! Половина второго теперь… без пяти минут половина. Засыплет, брат!.. Ты вот теперь в трактир пойдёшь, в
тепло, а я тут до шести часов торчать должен… Гляди, сколько тебе навалило на ящик-то…
Когда два голоса, рыдая и тоскуя, влились в тишину и свежесть вечера, — вокруг стало как будто
теплее и лучше; все как бы улыбнулось улыбкой сострадания горю человека, которого темная
сила рвет из родного гнезда в чужую сторону, на тяжкий труд и унижения.
Выпущенная по красному зверю Аксинья Тимофеевна шла верхним чутьем и работала как нельзя лучше; заложенная шуба тоже служила Юлии не хуже, как Кречинскому его бычок, и
тепло прогревала бесхитростное сердце Долинского. Юлия Азовцова, обозрев поле сражения и сообразив
силу своей тактики и орудий с шаткой позицией атакованного неприятеля, совершенно успокоились. Теперь она не сомневалась, что, как по нотам, разыграет всю свою хитро скомпонованную пьесу.
На севере «в ингерманландских болотах» было еще сыро и холодно, но чем ближе к югу, тем становилось
теплее и приятнее: за Москвою, к Оке, совсем уже была весна, хотя еще и ранняя, без яркой зелени и без обилия цветов, но уже с животворною мягкостью в воздухе, которая так целебно живит
силы и успокаивает душевные волнения.
«Куда торопишься? чему обрадовался, лихой товарищ? — сказал Вадим… но тебя ждет покой и
теплое стойло: ты не любишь, ты не понимаешь ненависти: ты не получил от благих небес этой чудной способности: находить блаженство в самых диких страданиях… о если б я мог вырвать из души своей эту страсть, вырвать с корнем, вот так! — и он наклонясь вырвал из земли высокий стебель полыни; — но нет! — продолжал он… одной капли яда довольно, чтоб отравить чашу, полную чистейшей влаги, и надо ее выплеснуть всю, чтобы вылить яд…» Он продолжал свой путь, но не шагом: неведомая
сила влечет его: неутомимый конь летит, рассекает упорный воздух; волосы Вадима развеваются, два раза шапка чуть-чуть не слетела с головы; он придерживает ее рукою… и только изредка поталкивает ногами скакуна своего; вот уж и село… церковь… кругом огни… мужики толпятся на улице в праздничных кафтанах… кричат, поют песни… то вдруг замолкнут, то вдруг сильней и громче пробежит говор по пьяной толпе…
С удвоенною от болезни
силою он легко вырывался из рук нескольких сторожей, так что они падали на пол; наконец четверо повалили его, и, схватив за руки и за ноги, опустили в
теплую воду.
Сторожа все еще держали его, хотя он и успокоился.
Теплая ванна и пузырь со льдом, положенный на голову, произвели свое действие. Но когда его, почти бесчувственного, вынули из воды и посадили на табурет, чтобы поставить мушку, остаток
сил и безумные мысли снова точно взорвало.
Мельком, между мыслями о себе, она подумала и о том, что Вавило, при его
силе, мог серьезно ушибить Симу. Это заставило ее пойти медленнее, она плотнее закуталась
теплою шалью и еще яснее почувствовала, что впереди ее ждет множество неприятностей, огорчений и некуда от них скрыться.
Хотя ему еще было
тепло от выпитого чая и оттого, что он много двигался, лазяя по сугробам, он знал, что
тепла этого хватит не надолго, а что согреваться движением он уже будет не в
силах, потому что чувствовал себя так же усталым, как чувствует себя лошадь, когда она становится, не может, несмотря ни на какой кнут, итти дальше, и хозяин видит, что надо кормить, чтобы она вновь могла работать.
Брат Павлин с трогательной наивностью перепутывал исторические события, лица и отдельные факты, так что Половецкому даже не хотелось его разубеждать. Ведь наивность — проявление нетронутой
силы, а именно такой
силой являлся брат Павлин. Все у него выходило как-то необыкновенно просто. И обитель, и о. игумен, и удивительная история города Бобыльска, и собственная жизнь — все в одном масштабе, и от всего веяло тем особенным
теплом, какое дает только одна русская печка.
Мне хочется остаться в
тёплой и чистой горнице подруги, и она, я вижу, хочет этого, — усталые глаза её смотрят на меня так ласково с измученного лица. Но меня тянет за Досекиным — он тревожит мне сердце: лицо у него необычно благодушное, двигается он как-то особенно валко и лениво, как бы играючи своей
силою, хвастаясь ею перед кем-то. И сухо посапывает — значит, сердце у него схвачено гневом. Встал я.
Возле нее всякому становилось как-то лучше, как-то свободнее, как-то
теплее, и, однако ж, ее грустные большие глаза, полные огня и
силы, смотрели робко и беспокойно, будто под ежеминутным страхом чего-то враждебного и грозного, и эта странная робость таким унынием покрывала подчас ее тихие, кроткие черты, напоминавшие светлые лица итальянских мадонн, что, смотря на нее, самому становилось скоро так же грустно, как за собственную, как за родную печаль.
И прямо рассеченной губой он упал на землю — и затих в порыве немого горя. Лицо его мягко и нежно щекотала молодая трава; густой, успокаивающий запах подымался от сырой земли, и была в ней могучая
сила и страстный призыв к жизни. Как вековечная мать, земля принимала в свои объятия грешного сына и
теплом, любовью и надеждой поила его страдающее сердце.
Теперь, когда я пишу эти строки, в мои
теплые окна злобно стучит осенний дождь и где-то надо мной воет ветер. Я гляжу на темное окно и на фоне ночного мрака силюсь создать
силою воображения мою милую героиню… И я вижу ее с ее невинно-детским, наивным, добрым личиком и любящими глазами. Мне хочется бросить перо и разорвать, сжечь то, что уже написано. К чему трогать память этого молодого, безгрешного существа?
Я изо всех
сил стискиваю зубы, чтобы снова не застонать от мучительной боли. Сандро вихрем проносится мимо нас. Я знаю — сейчас он поскачет за доктором. Старый Михако бежит с фонарем. Маро несет
теплую бурку Люды… Нечего и надеяться! Тотчас начнутся расспросы, упреки, жалобы!
Мужики приналягут,
сил и рук не щадят, но все попусту… все сейчас же, как словно по злому наговору, и захолоднеет: ни дымка, ни
теплой струйки, точно все водой залито.
Наверху кто-то громко крикнул, пробежало несколько матросов; кажется, протащили по палубе что-то громоздкое или что-то треснуло. Опять пробежали… Уж не случилось ли несчастья? Гусев поднимает голову, прислушивается и видит: два солдата и матрос опять играют в карты; Павел Иваныч сидит и шевелит губами. Душно, нет
сил дышать, пить хочется, а вода
теплая, противная… Качка не унимается.
Эти два богатыря, Герасим и Петр, изнывали от избытка своей
силы; как Святогору, грузно им было от их силушки, как от тяжкого бремени. Проработав неделю тяжелую работу, они воскресными вечерами ходили по полям и тосковали. Помню один такой вечер,
теплый, с светящимися от невидимой луны облаками. Мы с Петром и Герасимом сидели на широкой меже за лощинкой, они били кулаками в землю и говорили...
Эта
сила заключалась во взгляде девушки, стоявшей у окна в день прихода его в строгановские владения, взгляда, который ему показался яснее и
теплее сиявшего на небе июльского солнышка. Стало ему с тех пор не по себе.
Фимка наклонилась к Глебу Алексеевичу и нежно поцеловала его в лоб. По лицу его разлилось какое-то необычайное спокойствие, он нашел в себе
силы обхватить голову Фимки руками и, наклонив к себе, поцеловал ее в губы. Это был нежный поцелуй чистой любви, который способен вдохнуть в человека не только нравственные, но и физические
силы. В нем не было разрушительно адского огня, в нем был огонь, дающий свет и
тепло.
Княгиня принимала самое
теплое участие в устройстве этих браков и давала даже невестам приданое, имевшее для солдатиков свою притягательную
силу.